И оживают строки писем фронтовых…

С человеком, о котором хочу рассказать, благовольная судьба свела меня в 50-е годы минувшего века в «Балашовской правде» в её бытность областной газетой. Он заведовал отделом культуры, я был литсотрудником. Высокий, статный русоволосый красавец, он сразу поставил дело так, чтобы я чувствовал себя не подчинённым, а равным коллегой. Доброта, мягкость, открытость, душа нараспашку. Редакторские наводки обсуждали вместе и решали, кому какую тему взять и как её разработать, раскрыть. А писал-то как кратко, ёмко, образно. Талант репортёра в нём был от Бога. Недаром через некоторое время он возглавил отдел информации – самый оперативный, непоседливый, уступив мне своё место в отделе культуры. Творческая натура, он и в быту умел, кажется, всё. Даже модный костюм, который надел после военного кителя, сшил себе сам. Участник войны, подобно другим фронтовикам, составлявшим добрую треть редакционного коллектива, ничем не напоминал об этом. Подробности о его боевом и по-следующем журналистском пути я узнал лишь десятилетия спустя, и он от-крылся новыми гранями таланта.
Всё это −Генрих Петрович Двинских.
Коренной саратовец. Родился 1 января 1925 года. Его детство про-шло в доме под номером семь на главной улице города, проспекте Кирова. Когда началась война, общий патриотический порыв захватил шестнадцатилетнего подростка, твёрдо решившего, что его место там, где идёт сражение с фашистами. В военкомате, естественно, получил отказ:«Мал ещё». И всё же, по знакомству, а проще – по блату, прорвался на фронт с первым ускоренным выпуском обосновавшегося под Саратовом 2-го Киевского артиллерийского училища. В семнадцать лет стал командиром огневого взвода 1190-го пушечного артиллерийского полка Резерва Главного Командования. На фронте полк влился в 3-ю Ударную армию.
Так начался многотрудный боевой путь юного лейтенанта Двинских через Калининскую, Псковскую, Новгородскую области, через Прибалтику, Польшу и германские земли к Берлину, к самому рейхстагу. За годы войны ему довелось быть командиром разных артиллерийских взводов – огневого, разведки, топографического, взвода управления. А перед штурмом рейхстага снова, как и в начале боевого пути, принял огневой взвод, который был включён в одну из штурмовых групп знаменитой 150-й Идрицкой стрелковой дивизии. Последний этап войны оказался самым тяжёлым. «Пробиваясь вперёд, теряли лучших боевых товарищей», − с горе-чью вспоминал Генрих и в то же время отмечал присущий советским людям соревновательный пыл в стремлении бойцов скорее добить фашист-скую гадину. Гордо добавлял: «Первыми пробились мы – наша 150-я дивизия»…
Вернувшись домой, в Саратов, окончил филфак СГУ и решил, что его призвание – журналистика. География творческого пути − Саратов, Балашов, Пенза, Ленинград, Сочи. Сначала на газетной работе, потом на радио и телевидении.
Мы снова встретились будучи уже закоренелыми пенсионерами. Он приезжал в родной край повидаться с дочерью и племянником. Я был поражён обилием на его груди знаков отличия. Кроме боевых наград – орденов Красной Звезды, Отечественной войны первой степени и медалей, красовались награды трудовые. Среди них – целых семь медалей ВДНХ СССР за пропаганду передового опыта. Активно участвовал в различных всесоюзных творческих конкурсах и много раз становился лауреатом.
Перед отъездом оставил свои заметки о фронтовых буднях с робко выраженной надеждой куда-нибудь пристроить. Прочитанные махом, они напомнили мне прежнего Двинских с его цепким взглядом на события и лаконичным, покоряющим своей простотой и лёгкостью языком. Особенно ценна ничем не приукрашенная, пронзительная правда о войне. В издательстве «Детская книга» материал с ходу поместили в сборник «И была война» к 60-летию Победы. Не рассчитывавший из скромности на такую быструю удачу, Генрих был весьма обрадован и спустя некоторое время прислал из Сочи, где жил, увесистую бандероль с копиями сохранившихся фронтовых писем и припиской: «Может, заинтересуют?». Как же могли не заинтересовать! Я подготовил их к публикации, и они увидели свет в сбор-нике «Далась Победа нелегко», посвящённом очередному юбилею Победы.
Об этих письмах стоит сказать особо. Много ли у кого до сих пор хранятся весточки с фронта? В семье Двинских их сотни. Открытки и конверты с боевыми иллюстрациями, а больше знаменитые «треугольники». Его мама Анна Георгиевна и сестрёнка Лариса, к которой Генрих до конца жизни сохранил братскую нежность, ласково называя её Лялей, получали от него вести с фронта два-три, а иногда и четыре раза в неделю. Ото-рваться от чтения этих эпистол юного лейтенанта просто невозможно, хотя в них нет детального описания батальных сцен или характерной для людей его возраста рисовки собственными «подвигами». Они берут за душу со-всем другим. Непосредственность и искренность юнца органично сочетаются с недюжинной наблюдательностью быстро взрослеющего, набирающего боевой опыт воина. Его письма часто отмечены тонким юмором, незатейливой шуткой, мягкой аллегорией. Не о том ли скажет такое обращение к сестрёнке: «Здравствуй, моя сестричка-лисичка. С почтением пишет тебе братец-кролик. Живу я по-старому, по-хорошему. Вырыли мне братцы-кролики удобную норку. Невдалеке поставили трофейную пушку-игрушку. Теперь и в хвост и в гриву бьём злого серого волка из его же орудия. А как ты живёшь модница-сковородница?». Боевую обстановку описывает матери так: «О «погоде», мама, тоже не волнуйся. Изредка за-гремит гром, разыграется буря, и опять всё тихо-тихо». Или о вынужден-ной сдаче позиций: «Мы отдыхаем и собираемся одновременно куда-нибудь переехать. Потому что климат здешний нам не нравится». Умудряется даже в обход строгой военной цензуры сообщить о своём местонахождении: «…Вчера преодолели реку моей фамилии». Дома поняли, что речь идёт о Западной Двине. В другой раз пишет: «Был на днях у Рени. Он находится недалеко от Пустошки, км. 8 на север. Живёт тоже хорошо». Откуда строгим военным цензорам знать, что Реня (так его звали в семье) и есть сам отправитель «треугольника». Дома снова получили точную информацию, и никакого военного секрета не выдано.
О любых тяготах фронтового быта пишет легко, без трагизма: « Вы, наверно, не представляете, как спать зимой под открытым небом. Пере-брались на новое место… Занимаешь позицию. А уже ночь… Голое поле. Метель. Снимаешь с «огурцов» (снарядные ящики) крышки, делаешь настил небольшой на снегу. Закутываешься в полушубок. Приспускаешь слегка валенки, чтобы была тёплая воздушная подушка. Накрываешься плащ-палаткой. И – храпака. Вполне комфортно. Ни насморка, ни кашля».
Получив тяжелое ранение – (от мины, разорвавшейся позади бата-реи), намеревался скрыть его от родных, но они разгадали, что письмо из госпиталя, и пришлось признаться. Сестрёнке ответил в своём стиле: «Слепое осколочное ранение под правую лопатку. Чиркнуло мелочью в заты-лок и… как бы это по-деликатному выразиться? Да просто по-русски – в задницу. А если точнее в правую половинку оной попал. Маленький, невзрачный паршивец. И нехай там сидит. И ему мягко. И мне не мешает. А на фрицев буду злее. Нашли место устроить запасы железа. Безобразие, панымаешь!». По настоянию матери − более подробная информация: «Я в санчасти своего полка долечиваюсь. Маленькая-премаленькая ранка наполовину затянулась. Выглядит как старинный, красной меди, увесистый пятак. Рана такая же круглая и таких же размеров. Под правой лопаткой. Глубина? Не измерял. Да и посмотреть на эту дырку через зеркало не да-вали. Мол, вредно для здоровья на такие гадости смотреть. Из головы на днях вытащили осколок ленточный. А то стал последнее время просто злоумышленно мешать спать. Чувствую себя замечательно». Даже сообщая Лариске о награде, не удержался от шутки: «Правительственную награду, орден Красной Звезды № 539478, мне вручили. Теперь у тебя брат – кавалер ордена. Не хухры-мухры, а хрю-хрю…».
После длительного молчания оправдывается: «Если бы вы знали, что делалось в эти дни! Спросил бы кто меня, как вас зовут, и то не сразу бы сообразил, что ответить. Приказания за приказаниями. Команда за командой. Залпы за залпами… Чувствую себя, несмотря ни на что, превосходно. По рации нам сообщали результаты нашей работы. Взлетел в воздух склад боеприпасов врага. Подавлен огонь батареи противника. Подорвано минное поле – очищен путь для нашей пехоты. Разбита колонна автомашин… Про первый расчёт моего огневого взвода писали в газете «Фронтовик».
От начала до конца своего ратного пути лейтенант Двинских сохранил высокий душевный подъём, неугасимый оптимизм, неколебимую веру в победу. Его пример, глубоко убеждён, олицетворяет патриотический настрой воспитанного в 30-е годы молодого поколения. Приведу небольшие выдержки из его писем домой, выстроив их в хронологическом по-рядке, хотя и без указания конкретных дат. Они не нуждаются в особых пояснениях, красноречиво свидетельствуя о состоянии духа юного лейтенанта Генриха Двинских. Вот они, эти нетленные строки фронтовых писем:
«Пишу в вагоне поезда. Стоим в Москве, на западной её окраине. Наш полк выдвигается на фронт. С нетерпением ждали этого приказа. В вагоне шумно: играет баян, а под него на разные голоса – кто громче – поют ребята.
Всего хорошего вам, дорогие домочадцы. Живите спокойно. Мама, только не унывай. Ты должна гордиться, что два твоих сына-командира встали на защиту Родины. Настанет время, когда мы снова сядем вместе за нашим большим столом и поднимем бокалы за нашу победу. Наберёмся терпения. Берегите себя. Не болейте. Не хандрите».
«Я снова в пути. Из Москвы двинулись – Клин, Калинин и дальше на Ленинград. Сейчас стоим на станции Бологое. Пишу на платформе возле своих пушек».
«Ляля, я, наверное, сейчас на рояле «Чижика-пыжика» не сыграю. Приходится играть на другом инструменте с однотонным, резко оглуши-тельным звуком».
«Лялечка, береги маму, пока я на фронте буду. Ведь она у нас одна, а мы у неё – целых три штуки».
«О посылке вашей, мои родные. Шоколадку ко дню рождения берегу. Знаменательная дата. Совершеннолетие. Через 21 лень мне исполнится восемнадцать. Пока я самый молодой вояка в полку».
«Вызов твой, Лялечка, на соревнование принимаю. Кто лучше – ты учиться, а я – бить врага. Передай привет моей учительнице начальных классов Варваре Ивановне…Также привет учительнице русского языка и литературы Татьяне Алексеевне.
…Мимо нас проходят колонны военнопленных. На всякий случай они знают две фразы по-русски: «Гитлер капут» и «Сталин гут».
«Дела у нас идут успешно. Ещё с десяток селений освободили от немецкого ига. Сегодня днём подавили батарею противника. Больше не будут обстреливать освобождённые Великие Луки.
Живите спокойно. Знайте, что пока враг на нашей земле, сердца наши не остынут. Пепел сожжённых городов и сёл зовёт к отмщению. Но если когда-нибудь придётся туго, то, как говорили наши предки, живота своего не пожалеем. Это так, к слову. Будь спокойна, мама. Сын твой вернётся с войны».
«Вчера пришёл с задания усталый, с ног валюсь. А у костра веселье. Омичи прислали подарок: по махонькой, по махонькой. Выпили, закусили сардинами, американской консервированной колбасой. Поел ягод и так сладко уснул, что проснулся в одиннадцать часов дня».
«Эти дни не писал, потому что идут бои. Восемь дней почти всё время на ногах. Марш за маршем, и опять в бой. Недосыпаешь, иногда недоедаешь, но главное – гонишь фрица с родной земли вон! Гоним врага так, что не успевает даже шинель и портки надеть. Это – не ради красного словца. действительно так случается. А погода установилась прохладная. Так что не особо приятно в таком виде по морозцу драпать».
«Вот уже несколько ночей доводится уснуть на 2-3 часа. Спать нельзя. Оторвётся фриц, закрепится где-нибудь, и тогда трудно будет вышибать его из нор. Усталость преодолима. Главное – жив-здоров».
«В клубе освобождённого города наткнулись на рояль. В полуночную темень, при мерцании папирос со скрежетом отбарабанил «Сербиян-ку». А два моих разведчика прошлись чечёткой. Руки загрубели. Пальцы слушаются с трудом».
«Третью военную годовщину Октября встретили в нормальных условиях, весело. Концерт – своими силами. Я тоже принял участие. Сыграл на губной гармошке. Более двух месяцев ношу с собой в полевой сумке. И, конечно, осваиваю. Несколько мелодий уже свободно звучат. Да, мне скоро 19 лет исполнится. Приеду с войны, и правда, как говорит мама, настанет время жениться. Взглянуть домой на сутки я не согласен. Одно расстройство. Приеду только с победой. Недолго осталось».
«Только что прибыл в круг боевых друзей. Рана моя под лопаткой почти зажила. Ещё две-три перевязки, и курс лечения закончится. Не стал дожидаться конца процедур в санчасти. Друзья встретили меня тепло. Офицеры собрались вечером обмыть моё выздоровление и предстоящую награду − орден Красной Звезды».
«Идём всё дальше на запад. Встречают нас гостеприимно. Угощают в каждом селении, особенно на хуторах. Сало я, как и прежде, не ем, от яиц отвык. А молока больше трёх стаканов не выпьешь. И слушать не хотят, что, мол, только что у соседа выпил молока.
Живут здесь зажиточно. (Это – о Прибалтике. – А.С.).Да как им не жить так? Сколько лет тут не знают разрушительной войны. В 1939-м наши войска вошли сюда по Договору без боя. Нас немец в 1941-м тоже поднажал так, что достойного сопротивления не встретил. Теперь мы немца жиманули – тоже удирает сломя голову».
«Бьём немцев, как они нас били в начале войны. Даже лучше. Вы каждый день слушаете по радио всё новое и новое про наши дела».
«Привет из Латвии! Пишу перед боем. Уже давно за полночь, но ни-кто не спит. Каждый чем-то занят. Одни орудуют иголкой, что-то чинят, перешивают. Другие пишут письма. Кто-то просто курит. А в руках разведчика Фамильского гитара. Он даёт очередной концерт. Знает, что утром некогда будет музицировать. В паузах слышен шум моторов приближающихся к переднему краю наших танков. И противник, слыша этот грозный гул по всему фронту, нервничает, разбрасывает в непроглядную тьму свои снаряды. Пусть стреляет. Наша артиллерия начнёт свою музыку в назначенный час прорыва обороны противника».
«Сейчас у меня на коленях полуторагодовалый латышонок. Шустрый пацан, держит в зубах трубку, взятую со стола. В руках карандаш. Пишет тоже письмо, кусочек которого посылаю. Целый день так и вертится среди нас. Но вот чудо! Из женского персонала не подходи никто, кроме матери. Сразу расплачется. Пробовали нашу радистку переодеть, за-маскировать – не помогло. Сразу рёв поднимает. Что за странность?».
«Вот уже четвёртый день как наш полк после боёв расположился в предместье Варшавы. На участке, где наступала 1-я Армия Войска Польского, первыми из наших ворвались с поляками мы, наш взвод разведки. Если бы знали, как нас встречали варшавяне! Приветствовали. Кричали. Плакали. Лезли к нашей машине, тянули руки, чтобы прикоснуться к нам. Сама Варшава разбита, особенно её центр. Ни одного уцелевшего дома. Откуда только варшавяне повыползали, из каких подвалов, укрытий?»
«Живём, не скучаем. Сами знаете, какое времечко настало. Только «бурги» остаются позади. Спешим всё дальше на запад, приближая победу.
В руки нашего взвода попал необычный трофей. Не военный, а музыкальный. Аккордеон итальянский. Шефом его решили сделать меня, так как я немножко пиликаю».
«Все дни − в движении. Быстрее на Берлин – быстрее домой! Движение на фонтах стремительное, плотное. Бесконечные колонны наших войск идут на запад. А навстречу – колонны пленных».
«Привет из трижды проклятой Германии! Вышли на Берлинское шоссе. Колонны техники, войск движутся лавиной. Все спешат. Земля из-рыта рвами, траншеями, различными укреплениями. Но не держат эти оборонительные рубежи натиска наших войск. Пришло наше время! Где враг пытается закрепиться, всё превращается в щебень и пепел».
«23 февраля 1945. Германия. Вот уже десять дней я на этой земле. Как долго ждали и приближали этот момент!.. Аккордеон со мной. Когда беру его в руки, как только заиграю, кое-что вспоминается, и становится как-то грустно…».
(Постскриптум Генриха Двинских: «Во время Берлинской операции было не до писем»).
Умер Генрих Петрович 8 августа 2008 года (08.08.08). Приметная дата. Словно сама судьба предписала лёгкую память об этом человеке.
Последние годы жизни он мемуарил (его выражение. – А.С.) – писал на память внукам и правнукам, «чтобы не росли Иванами, не помнящими родства». Читать мемуары есть кому: у его дочери Ирины, живущей в Саратове, трое детей и семеро внуков.
Когда бываю на проспекте Кирова у дома под номером 7, воображение воспроизводит образ рвущегося на войну шестнадцатилетнего под-ростка, отважного юноши-воина, и оживают в памяти строки его фронтовых писем.
Александр СИМОНОВ

Об авторе

СИМОНОВ Александр Иванович. Родился в 1929 году в г. Балаково Саратовской области. Окончил филфак Саратовского госуниверситета (1952 г.) и отделение печати ВПШ при ЦК КПСС (1967 г.). После года преподавания русского языка и литературы в средней школе перешёл на газетную работу и целиком посвятил себя журналистике. Начинал в ровенской районной газете «Коллективист», а с 1954 года работал в областных газетах «Балашовская правда», «Пензенская правда», «Коммуна» (Воронеж) и в саратовском «Коммунисте». На пенсию вышел в 1991 году с должности заместителя редактора газеты «Коммунист», на которую был избран редакционным коллективом в1985 году.
Имеет многочисленные публикации в столичных газетах и журналах, коллективных сборниках. Автор трёх книг. Последняя из них – «Сидоров против Гиммлера» – вышла в Саратове двумя изданиями (общий тираж 3000 экз.) и получила широкий резонанс.
Основные темы публикаций – люди труда, военно-патриотическое воспитание, образование, наука, культура.
Отличник печати, лауреат журналистской премии имени М.С.Ольминского, награждён медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина», «Ветеран труда», Грамотой Комитета Совета Министров СССР по печати и ЦК профсоюза работников культуры, юбилейными медалями в честь Великой Победы, медалями ВДНХ СССР и «100 лет Союза журналистов России», Дипломом губернатора Саратовской области.
Член Союза журналистов СССР – России с 1958 года.