Детство, опалённое войной

Конкурс «Помнить вечно»



Наша семья много лет выписывает районную газету. Мы все любим читать её, каждый находит для себя что-то интересное. Прочитав в «Народной трибуне» призыв журналистов принять участие в акциях к 75-летию Великой Победы, я решил рассказать о том, как мы пережили страшное лихолетье. Наше детство действительно было опалённым войной…
1941 год. Наша семья из четырёх человек жила в посёлке Первомайское Одесской области. Там базировался воздушно-десантный полк. Отец, старший лейтенант Василий Михайлович Поздняков, служил в нём командиром десантной роты. Мама, Клавдия Андреевна Позднякова (в девичестве Крахмалёва), занималась воспитанием детей. Мы были ещё совсем маленькими: мой старший брат Игорь был 1938 года рождения, а я, Олег – 1939-го. Мы оба родились за несколько лет до начала Великой Отечественной войны. О жизни нашей семьи в то время я знаю по рассказам мамы.
Она говорила, что часто ходила на базар в посёлок за продуктами, за хлебом. Между поселением военнослужащих и посёлком была степь, и в той степи были построены землянки, где жили семьи так называемых «врагов народа». У них не было документов, и им не разрешалось свободное передвижение по местности. Проходя мимо, мама и другие женщины из жалости к этим несчастным людям бросали в эти землянки кое-какие продукты. Отцу кто-то доложил, мол, «Ваша супруга бросала врагам народа продукты». Отец ругал маму, говорил, что из-за неё мы сами окажемся в такой землянке. Запрещено было общаться с семьями «врагов народа». Мама оправдывалась, говорила, что у них – тоже дети.
И она рассказывала не раз, что ей запомнилась одна крайняя землянка, где проживали модно одетая женщина и двое детей. Она выставляла у входа красивые вещи (шубу, платья, другую одежду) в обмен на продукты. Но никто их не брал, а продукты давали безвозмездно. Да и строго запрещено было общаться, разговаривать с «врагами народа». По тому времени, жизнь была нормальной, размеренной: военные занимались своими делами, служили в полку, а гражданские – своими, занимались бытом, воспитывали детей…


И вдруг 22 июня 1941 года началась война… Гражданское население срочно стали эвакуировать, а для военнослужащих прозвучала боевая тревога. Отец успел нас посадить в грузовую машину, где уже были другие семьи, а сам умчался в часть. Брату моему было тогда три года, а мне – два, но он говорил, что запомнил, когда автомобиль с эвакуированными проезжал мимо аэродрома, отец запрыгнул в кузов и попрощался с нами.
Нас довезли до вокзала, посадили в вагоны эшелона, направлявшегося в Сталинград. Оттуда мы должны были пароходом доплыть до Саратова. Мама вспоминала, как отец перед эвакуацией дал ей бельгийский женский браунинг и строго наказал: «В плен – не сдаваться, постреляй детей и застрелись сама, так как вы – семья офицера. А в случае бомбёжки с массой людей не беги, а беги с детьми в другую сторону». Говорила она, что как только эшелон тронулся, по вагонам стал ходить патруль и объявлять, мол, «граждане, вы едете из воинской части, поэтому, если у вас есть оружие, его необходимо сдать». Мама достала пистолет и отдала.


К нам в купе подсели два лейтенанта, они тоже ехали до Сталинграда, помогали нам, ходили за кипятком, ночью куда-то выходили, а утром появлялись. Из их разговора мама поняла, что они – не те, за кого себя выдают. Их служба не соответствует петлицам на гимнастёрке. На одной из станций мама попросила их посидеть с детьми, объяснив, что ей надо на привокзальном базарчике кое-что купить. На каждом вокзале тогда были военные патрули. Так она рассказала офицеру всё о двух пассажирах, соседях по купе и о своих догадках. На следующей станции их взяли, они оказались диверсантами. У них изъяли сигнальные пистолеты-ракетницы, взрывчатку в вещмешках.

Василий Михайлович 1940 г.

Нам благополучно добраться до места не удалось. Не доезжая до Сталинграда, на эшелон налетела немецкая авиация и разбомбила состав. Вагоны горели, паника… Мама успела взять сумку с документами, схватила нас, перепуганных, на руки и выскочила из вагона. Вещи сгорели в поезде. Отец занимался фотографированием, у нас снимков было много, но они все сгорели. Хорошо, что у бабушки сохранились кое-какие фотографии.
Все выскочили из горящих вагонов и побежали в рожь, а мама с нами кинулась в другую сторону, помня наказ мужа. Мы побежали через железнодорожное полотно в камыши. За нами увязалась ещё одна семья. Самолёты начали огнём «поливать» рожь на поле, куда все устремились из эшелона, лётчикам сверху всё было видно, как на ладони. Не всем удалось выжить в том огне, много было убитых и раненых женщин, детей. Утром подогнали другой состав, в него погрузили раненых, а телами убитых занимались соответствующие службы.
Наконец-то, пережив ту беду в пути, мы прибыли в Сталинград, затем на пароходе добрались до Саратова, а оттуда – в Баланду. Ну, а здесь были свои трудности. Последнее письмо от отца было 18 июля, он писал: «…Мы находимся на киевском направлении… ...Клава, береги детей…».
Первым делом мама навестила своих сестёр в Саратове. У одной из них в Баланде был жилой дом на улице Коммунистической, в то время он был под номером 24, потом – 54. Дали нам ключ от этого дома, и мы в нём поселились. Жили в нём около трёх лет, с нами была и бабушка (мамина мама). Она находилась в Саратове у дочери и с нами приехала в Баланду, не захотела жить в Саратове. Мама сразу устроилась на работу. Тогда женщины много трудились, выполняли и самую тяжёлую работу, мужчины же были на фронте. Она нам рассказывала, как трудилась на полях Винницы. Там были земли Саратовского завода «Комбайн» (авиационный завод). Бабушка ходила в лес за ягодами, грибами, на зиму делала заготовки, сажали женщины огороды. Землю под них выделяли на месте, где сейчас находится ветлечебница.


В 1943 году, в феврале, бабушка умерла. В ту суровую, очень холодную зиму стояли морозы под 30 градусов. Копать могилу было некому, и тело её положили в склеп, где памятник помещику Красильникову. В то время там многих хоронили…
В 1943 году за «белой» школой стоял танковый полк. Брат отца, Поздняков Дмитрий Михайлович, окончил танковое училище перед войной и служил офицером в составе этого полка, командиром экипажа танка. Папа ему писал, что семья уехала в Баланду, и дядя Дима нашёл нас. Бабушки к тому времени уже не стало. Он пришёл к нам и принёс много конфет и плиточного шоколада. Конфеты были похожими на кирпичики, без обёртки, и мы с братом в них начали играть: строили дома, а плитками накрывали их, как крышами. Не знали, что их можно есть. Мама, как увидела, ахнула, а дядя Митя от души хохотал. Потом разобрались, наелись сладостей. Тогда это было для нас настоящим праздником. Через несколько дней танковый полк отправился на Сталинград, где погиб в одном из сражений Дмитрий Михайлович Поздняков. Как нам потом сообщили, он сгорел в танке…
Вскоре приехала из Саратова хозяйка дома, мамина сестра, продавать его, так как в доме, где она жила с семьёй, был пожар, и срочно нужны деньги. Нам пришлось перебраться в соседний дом №22, купца Неволина (сейчас – №52 по улице Коммунистической). Его переделали в четырёхквартирный. Так мы поселились в этом доме. А вскоре пришло извещение, что наш отец, старший лейтенант Поздняков В.М. пропал без вести… Почтальонка дала его и села на стул. Мама, прочитав, упала в обморок, а женщина начала её приводить в чувство, успокаивая, говорила, что он не погиб, а пропал без вести, может быть, ещё и найдётся.

После этого у мамы и у нас, естественно, начались неприятности. Нас стали выселять из квартиры, говорили, раз пропал без вести, значит, может находиться у немцев в плену, называя офицера-красноармейца «врагом народа». Следовательно, и мы, дети – тоже «враги народа». Ночью приходил милиционер дядя Коля Дегтярёв (его хорошо все знали) и предупредил нас о том, что утром люди придут выселять. Хорошо, что было лето. Мама в 5-6 часов утра нас будила, одевала, и мы на весь день уходили в лес, в Дубраву. Там был колодец, можно было воды попить, а питались ягодами. Мы, малые дети, не знали, что прячемся, не понимали, почему мы должны скрываться в лесу.
Так было в течение длительного времени. Потом мама написала письмо Калинину, обо всём рассказала. Его ей помогла написать учительница Огурцова. Пришёл ответ, мама читала его вслух, и я до сих пор помню произнесённые ею слова: «…Гоните всех горячей чепляйкой…». Потом приехал из Москвы представитель трибунала (так называли того мужчину). Мама ходила к нему, он вызвал того, кто выгонял нас. Столичный представитель его спросил, почему тот носит военную форму? Воевал? Тот молчал. Мужчина из Москвы дал поручение подчинённым проверить сведения о нём и отправить на фронт. Мама говорила, что тот строгий разговор состоялся в её присутствии.
Так мы и остались жить в том доме. Окончили школу. Брат Игорь потом окончил военное училище, как отец, а я – гражданский институт и до сих пор живу в нашей родной Баланде-Калининске. Мы с братом выжили благодаря нашей дорогой и любимой мамочке Клавдии Андреевне Поздняковой – вечной труженице, добрейшей души человеку, сильной духом женщине, исполнившей волю мужа, нашего отца Василия Михайловича Позднякова. В годы труднейшего лихолетья нас уберегла мама.
Не могу умолчать ещё об одном факте из нашей непростой жизни военного времени. Не так давно прочитал в газете «Аргументы и факты» (2002 г.) небольшую заметку В. Смирнова – председателя правления Союза поисковых отрядов. В ней он писал: «…Сразу после освобождения территорий от немецкой оккупации в санитарных целях местных жителей организовывали производить массовые захоронения погибших бойцов. После каждого очищенного поля множество сумок и вёдер наполнялись медальонами, личными вещами солдат, документами. Всё это отправляли в военкоматы. Мы наивно полагали, что, стоит нам найти списки фамилий, составленных по медальонам, и мы сможем установить имена тех, кто по сей день считается пропавшим без вести. Увы, ни в одном архиве вы не найдёте этих списков. По свидетельству нескольких ветеранов – бывших военкомов – медальоны в то время скрытно уничтожали. Зачем? Семья погибшего на фронте получала ежемесячное пособие плюс дополнительные льготы. Семья же пропавшего без вести лишалась и того, и другого. В конце войны таковых было от пяти до девяти миллионов. То есть экономия на пособиях составляла минимум 300 млн. рублей в год. К 40-летию Победы государство не потратило «впустую» уже 13 миллиардов рублей...». Вот поэтому и нам до 1943 года не давали пенсию. После обращения в Москву мама стала её получать.


Я был маленьким, но помню, как разбился самолёт недалеко от нашего огорода. Мы как раз с мамой находились там. Был большой взрыв, от которого мы все присели на землю, а потом побежали к тому месту. Увиденное было ужасным: самолёт горел, лётчики, возможно, пытались выбраться из огня, один из них с разорванным животом лежал рядом с пылавшим пламенем. Мама закрыла нам глаза и увела на огород. Потом приехала милиция, оцепила зону.
Да, мы пережили войну. Трудно было всем, но люди находили в себе какие-то внутренние силы, чтобы справиться с лишениями, с голодом, с потерей родных людей… Такой пример был у нас рядом – наша МАМА.


А в мае 1945 года все вместе радовались долгожданной Победе. Это был действительно праздник со слезами на глазах: не во все семьи вернулись с фронта родные – защитники Родины от фашистских оккупантов. Мы с братом так и не дождались нашего папы, а мама – любимого мужа…
Мой старший брат Игорь (ему в 1945 году было семь лет, а мне – шесть) после Победы как-то спросил маму: «Почему мы не ищем папу? Все куда-то пишут, ищут пропавших без вести отцов». А мама ему тогда ответила: «Нельзя нам его искать. Он – офицер. Вдруг попал в плен. Мы тогда из тюрьмы не выйдем». Семью попавшего в плен офицера-красноармейца сажали в тюрьму. Такие были законы военного времени…
Последние 20 лет мама жила с нами. В нашей семье она была самым почитаемым человеком, самым уважаемым и дорогим. Умерла Клавдия Андреевна Позднякова 28 января 2004 года в возрасте 93 лет. Вечная ей память…